Неточные совпадения
Далее Соня сообщала, что помещение его в остроге общее со всеми, внутренности их казарм она не видала, но заключает, что там тесно, безобразно и нездорово; что он спит на
нарах, подстилая под себя войлок, и другого ничего не хочет себе устроить.
Вечером того же дня, когда уже заперли казармы, Раскольников лежал на
нарах и думал о ней. В этот день ему даже показалось, что как будто все каторжные, бывшие враги его, уже глядели на него иначе. Он даже сам заговаривал с ними, и ему отвечали ласково. Он припомнил теперь это, но ведь так и должно было быть: разве не должно теперь все измениться?
Самгин сел на
нары. Свет падал в камеру из квадратного окна под потолком, падал мутной полосой, оставляя стены в сумраке. Тагильский сел рядом и тихонько спросил Самгина...
— Успокойтесь, — предложил Самгин, совершенно подавленный, и ему показалось, что Безбедов в самом деле стал спокойнее. Тагильский молча отошел под окно и там распух, расплылся в сумраке. Безбедов сидел согнув одну ногу, гладя колено ладонью, другую ногу он сунул под
нары, рука его все дергала рукав пиджака.
Безбедов оторвался от стены, шагнул к нему, ударился коленом об угол
нар, охнул, сел на пол и схватил Самгина за ногу.
«Он все-таки строит мне какую-то ловушку», — тревожно подумал Самгин, а Безбедов, хватая его колено и край
нар, пытаясь встать, шипел, должно быть, изумленный, испуганный...
В окно смотрели три звезды, вкрапленные в голубоватое серебро лунного неба. Петь кончили, и точно от этого стало холодней. Самгин подошел к
нарам, бесшумно лег, окутался с головой одеялом, чтоб не видеть сквозь веки фосфорически светящегося лунного сумрака в камере, и почувствовал, что его давит новый страшок, не похожий на тот, который он испытал на Невском; тогда пугала смерть, теперь — жизнь.
Песня мешала уснуть, точно зубная боль, еще не очень сильная, но грозившая разыграться до мучительной. Самгин спустил ноги с
нар, осторожно коснулся деревянного пола и зашагал по камере, ступая на пальцы, как ходят по тонкому слою льда или по непрочной, гибкой дощечке через грязь.
— А-а, черт, — пробормотал Тагильский, отскочив к
нарам, затем, перешагнув через ноги Безбедова, постучал в дверь носком ботинка.
Клим сел против него на широкие
нары, грубо сбитые из четырех досок; в углу
нар лежала груда рухляди, чья-то постель. Большой стол пред
нарами испускал одуряющий запах протухшего жира. За деревянной переборкой, некрашеной и щелявой, светился огонь, там кто-то покашливал, шуршал бумагой. Усатая женщина зажгла жестяную лампу, поставила ее на стол и, посмотрев на Клима, сказала дьякону...
Самгин взглянул на оратора и по курчавой бороде, по улыбке на мохнатом лице узнал в нем словоохотливого своего соседа по
нарам в подвале Якова Платонова.
Его посадили в грязную камеру с покатыми
нарами для троих, со сводчатым потолком и недосягаемо высоким окошком; стекло в окне было разбито, и сквозь железную решетку втекал воздух марта, был виден очень синий кусок неба.
Я перекрестился с любовью, лег на
нары и заснул ясным, детским сном.
Помню только, что проснулся среди глубокой ночи и присел на
нарах.
Я повалился на
нары в сообществе каких-то двух бесчувственно спавших людей.
О! я не стану описывать мои чувства, да и некогда мне, но отмечу лишь одно: может быть, никогда не переживал я более отрадных мгновений в душе моей, как в те минуты раздумья среди глубокой ночи, на
нарах, под арестом.
Я нашел в лесу оставленную кем-то
нару (сани) и лег на нее, как на диван; кругом пустыня.
Без дела сидели на
нарах еще две женщины, одна лет сорока, с бледным худым лицом, вероятно когда-то очень красивая, теперь худая и бледная.
— Разве можно тут разговаривать, — сказала она, — пройдите сюда, там одна Верочка. — И она вперед прошла в соседнюю дверь крошечной, очевидно одиночной камеры, отданной теперь в распоряжение политических женщин. На
нарах, укрывшись с головой, лежала Вера Ефремовна.
Она сняла очки и положила свое шитье рядом на
нары.
Маслова сняла халат и села на свое место
нар, опустив руки на колена.
Камера, в которой содержалась Маслова, была длинная комната, в 9 аршин длины и 7 ширины, с двумя окнами, выступающею облезлой печкой и
нарами с рассохшимися досками, занимавшими две трети пространства. В середине, против двери, была темная икона с приклеенною к ней восковой свечкой и подвешенным под ней запыленным букетом иммортелек. За дверью налево было почерневшее место пола, на котором стояла вонючая кадка. Поверка только что прошла, и женщины уже были заперты на ночь.
Старик этот, лохматый и весь в морщинах, в одной грязной, пепельного цвета, прорванной на плече рубахе, таких же штанах, босой, сидел на полу подле
нар и строго-вопросительно смотрел на вошедших.
— Ну, хорошо, — сказала Марья Павловна и, по-детски двигаясь всем телом со стороны в сторону и этим движением глубже усаживаясь на
нарах, приготовилась слушать, глядя куда-то вдаль своими красивыми бараньими глазами.
Маслова достала из калача же деньги и подала Кораблевой купон. Кораблева взяла купон, посмотрела и, хотя не знала грамоте, поверила всё знавшей Хорошавке, что бумажка эта стоит 2 рубля 50 копеек, и полезла к отдушнику за спрятанной там склянкой с вином. Увидав это, женщины — не-соседки по
нарам — отошли к своим местам. Маслова между тем вытряхнула пыль из косынки и халата, влезла на
нары и стала есть калач.
Маслова ничего не отвечала и молча прошла к своему месту, второму с края, рядом с Кораблевой, и села на доски
нар.
При входе посетителей все, гремя цепями, вскочили и стали у
нар, блестя своими свеже-бритыми полуголовами.
Уголовные теперь затихли, и большинство спало. Несмотря на то, что люди в камерах лежали и на
нарах, и под
нарами и в проходах, они все не могли поместиться, и часть их лежала на полу в коридоре, положив головы на мешки и укрываясь сырыми халатами.
— Собрались две каторжные, — вдруг хриплым голосом заговорила рыжая с другого конца
нар, сопровождая каждое слово до странности изощренными ругательствами.
На стене горела лампочка и слабо освещала в одном углу наваленные мешки, дрова и на
нарах направо — четыре мертвых тела.
Маслова, не отвечая, сидела на высоких
нарах, болтая недостающими до полу ногами.
Старушка лежала на
нарах и спала; дети были в коридоре, дверь в который была отворена.
Старушка эта сидела у печки на
нарах и делала вид, что ловит четырехлетнего коротко обстриженного пробегавшего мимо нее толстопузого, заливавшегося смехом мальчика.
В третьей камере слышались крики и возня. Смотритель застучал и закричал: «смирно»! Когда дверь отворили, опять все вытянулись у
нар, кроме нескольких больных и двоих дерущихся, которые с изуродованными злобой лицами вцепились друг в друга, один за волосы, другой за бороду. Они только тогда пустили друг друга, когда надзиратель подбежал к ним. У одного был в кровь разбит нос, и текли сопли, слюни и кровь, которые он утирал рукавом кафтана; другой обирал вырванные из бороды волосы.
Игравшая на другом конце
нар с мальчиком горбатая старушка подошла тоже и остановилась против Масловой.
— Малый, говорят, хорош, — прибавила Федосья, простоволосая, с своими длинными косами, сидевшая на полене против
нар, на которых был чайник.
Симонсон, всё время молча, закинув руки за голову, лежавший в углу на
нарах, решительно приподнялся и, обойдя осторожно сидевших, подошел к Нехлюдову.
Наверху всё затихло, и сторожиха досказала свою историю, как она испужалась в волостном, когда там в сарае мужика секли, как у ней вся внутренность отскочила. Хорошавка же рассказала, как Щеглова плетьми драли, а он и голоса не дал. Потом Федосья убрала чай, и Кораблева и сторожиха взялись за шитье, а Маслова села, обняв коленки, на
нары, тоскуя от скуки. Она собралась лечь заснуть, как надзирательница кликнула ее в контору к посетителю.
Вся камера была полна женщинами и мужчинами и на
нарах и под
нарами.
— Слышишь? распустеха-то, — проговорила Кораблева, обращая внимание Масловой на странные звуки, слышавшиеся с другой стороны
нар.
Исхудалый и бледный, с поджатыми под себя ногами в валенках, он, сгорбившись и дрожа, сидел в дальнем углу
нар и, засунув руки в рукава полушубка, лихорадочными глазами смотрел на Нехлюдова.
Дьячиха неподвижно сидела на
нарах и непроснувшимся, тупым взглядом смотрела перед собой.
Добрая, веселая, часто улыбающаяся Федосья эта была соседка Масловой по
нарам и не только полюбила Маслову, но признала своей обязанностью заботиться о ней и служить ей.
В камере, с
нарами в середине, все арестанты уже лежали.
— В тюрьме, куда меня посадили, — рассказывал Крыльцов Нехлюдову (он сидел с своей впалой грудью на высоких
нарах, облокотившись на колени, и только изредка взглядывал блестящими, лихорадочными, прекрасными, умными и добрыми глазами на Нехлюдова), — в тюрьме этой не было особой строгости: мы не только перестукивались, но и ходили по коридору, переговаривались, делились провизией, табаком и по вечерам даже пели хором.
— Ну, вот и князь наш объявился, — сказал он, ставя чайник среди чашек и передавая хлеб Масловой. — Чудесные штуки мы накупили, — проговорил он, скидывая полушубок и швыряя его через головы в угол
нар. — Маркел молока и яиц купил; просто бал нынче будет. А Кирилловна всё свою эстетическую чистоту наводит, — сказал он улыбаясь, глядя на Ранцеву. — Ну, теперь заваривай чай, — обратился он к ней.
Остальные женщины, — все простоволосые и в одних сурового полотна рубахах, — некоторые сидели на
нарах и шили, некоторые стояли у окна и смотрели на проходивших по двору арестантов.
Нехлюдов отворил дверь и вошел в небольшую камеру, слабо освещенную маленькой металлической лампочкой, низко стоявшей на
нарах. В камере было холодно и пахло неосевшей пылью, сыростью и табаком. Жестяная лампа ярко освещала находящихся около нее, но
нары были в тени, и по стенам ходили колеблющиеся тени.
Еще сидела без дела на
нарах невысокая, вся в морщинках, добродушная старушка с седыми волосами и горбатой спиной.
Печка истопилась, согрелась, чай был заварен и paзлит по стаканам и кружкам и забелен молоком, были выложены баранки, свежий ситный и пшеничный хлеб, крутые яйца, масло и телячья голова и ножки. Все подвинулись к месту на
нарах, заменяющему стол, и пили, ели и разговаривали. Ранцева сидела на ящике, разливая чай. Вокруг нее столпились все остальные, кроме Крыльцова, который, сняв мокрый полушубок и завернувшись в сухой плед, лежал на своем месте и разговаривал с Нехлюдовым.